Подземные клады Москвы. Как найти сокровище во время благоустройства улиц

Признаки гнезда фуфырей рисуются по отвалам. Данный материал не представляет интереса ни для археологов, ни для землекопов, ни для простых граждан. «Вторичные признаки» месторождения, размазанные землеройной техникой, сутками валяются кругом, ожидая фуфырофила.

Многокилометровые вскрытия древней Москвы, сделанные этим летом, помогают отследить месторождения чудесных ископаемых. Траншеи, идущие по красным линиям улиц, редко задевают фуфыриные россыпи — все же их кристаллизация шла на задних дворах, в укромных щелях и ямках. Однако в редких счастливых случаях ткань запредельной реальности оказывается прорвана и нас ждет портал Али-Бабы.

Вот, пожалуйста: Садовая, но старая линия домов стояла ближе, и траншак идет прямо по фундаментам, в щебень дробя их большемерный кирпич и белый камень, потроша также и прилегающую к ним «руду». Осколок «Кузнецов в Твери», медяк Николая II, дозатор от парфюмерного флакона… Немножко «лысых» бутылочек… «Но признаки эти вторичные! А ты признаки видел первичные?» Бутыль из-под «аглицкой горькой», флакончик от эликсиру «Яковлевъ в Москве», здоровенный битый фуфырь молочного стекла…

А это что?!.. Выкинутый из кабельной ямы, мирно ждет нас мегафуфырь из-под минералки «Николай Ланинъ в Москве». Это тот самый Ланин, с чьими «фруктовыми водами» герой Чехова ассоциирует девушку 16 лет. А еще этот Ланин, король газировки, придумал дешевую имитацию шампанского по 1 руб. бутылка — прародительницу нынешней «Надежды», от которой у подгулявших ресторанных ухарей по утрам трещала голова.

В общем, Ланин не обманул. На борта вывернута шикарная россыпь. Многое, конечно, раздавлено гусеницами, но стекло настолько добротное — мраморной толщины, что порой умудряется утонуть под колесом, но не треснуть.

Среди массивных аптечных флаконов притулилась чашечка «На память» — трогательно-хрупкая реликвия последних золотых лет империи перед началом векового реалити-шоу ужасов.

Поводив жалом по отвалу, мародер наконец сует конвульсирующий от возбуждения хобот в траншею. Все мысли об одном — подержать за вымя само месторождение. Или опять оно целиком срыто?! Где?.. Где?.. И — о радость! — из стенок торчат чудом уцелевшие фуфыри, паля драгоценное место.

Тут главное — не горячиться и не тянуть находку за нос, а сначала обкопать… Точнее, фуфыри не копают лопатой, а теребонькают цопалкой. Двузубая особой конструкции цопалка — каждый ее параметр отрегулирован вековым опытом фуфырного промысла — округло и безопасно скользит по стеклу, при этом эффектно выскребая спрессовавшуюся вокруг «тифозную органику». Растеребонькали, вынули… Ну чо?! Лысый — не лысый?..

Продолжаем разговор: «Два часа кидал я глину… Дай, товарищ, мозолину!»

Уксусная эссенция на 4 литра. Редчайшее и самое желанное всеми археовурдалаками синее стекло. Даже глазам не верится: «Копанул я синевы?.. Дай курнуть еще травы!»

Сомнений нет — мы нацопали жирную галактику фуфырей. Костяная зубная щетка — хороший признак, люди, значит, тут жили культурные и небедные: нас ждут не только лысые чекушки «Казенной», но и зозулистый парфюм!

Вот и открылась загадка происхождения фуфырей.

В углу московского двора, в тени огромного старого дома, облепленного акантом и головами дриад, больше века назад была вырыта и обшита досками двухметровая яма. Примерно с 90-х годов XIX века и до предреволюционных лет дворники да горничные постепенно заполняли ее тем, что для археолога презренная позднятина, для землекопа — гребаный мусор… А археозавру — чистый кайф!

Экскаваторы сокрушили три четверти этого сундука с пиастрами, но один угол чудом уцелел… Вон оттуда выглядывает сосало смирновской рябиновой настойки… Стекло тонкое, как у электрической лампочки, но бутыль совершенно цела — полеживает себе спокойно в мягком тифознике среди истлевших лайковых перчаток, шинельного сукна, выеденных устричных раковин…

Дом нависал над раскопом, окна его гасли, и археолух, выцопывая очередной фуфырь, глядел на них, размышляя о столь разных былых его жителях, накидавших столь разного шмурдяка.

Как мелкие серебряные слитки, сыплются с лопаты нанофуфырики… Товарищ, не брезгуй ими. Кроме орла размером с комара, их порой опоясывает надпись «Безплатно». Это парфюмерные пробники, раздававшиеся на каких-то презентациях, что ли, ради рекламы. Духи должны были испариться без остатка, но внутри фуфыря сохранился налет подозрительного белого порошка. Кокаин? Такой мелкий фуфырик удобно носить на цепочке, прятать в декольте… Мрачный дворник вымел его из комнатушки вместе с прочим хламом, оставленным жиличкой, а куда она девалась, что с нею сталось на темных бульварах Москвы, Бог весть.

Квартира с большими окнами во втором этаже особенно шикарна, а в яме — флаконы от шикарных одеколонов. Вот это — Ралле и Ко. Здоровенный, «в полведра». Наверное, апартамент о семи будуарах весь насквозь им благоухал, пока пролетарский чад семижды семи примусов не вытравил буржуазное амбре… Жаль, безносый. Впрочем, «такой же» у негритенка справа на рекламе. Безносость только повышает ценность фуфыря: может, как раз этот самый негритенок, зараза, и кокнул!

Надо представлять себе всю роскошь, на грани избыточности, тогдашнего парфюма — дизайн флакона, шрифтовая работа по стеклу, пробка, полиграфия этикетки, лента, коробка — все это было истинным шедевром имперского дизайна, созданного на острие тогдашнего культурного максимума.

«Гей, товарищ! Что за чудо! Фуфырей мерцает груда!»

…До них сквозь толщу земли доносилась далекая вибрация революционных броневиков в 1917-м и ноябрьских танков в 1941-м, а они так и лежат, как легли, высыпанные году эдак в 1899-м поутру расторопной краснощекой горничной…

Начинаем с наслаждением разбирать фуфыриное лежбище. Орластый парфюм Ралле, Сарептская горчица Глича, провизор Остроумов… И несколько штук подряд — Кёллер на Мясницкой.

Еще бы, Мясницкая рядом — и характер фуфырей четко очерчивает данную локацию. Два-три поколения всем двором бессменно бегали за снадобьями только туда, в Мясницкую аптеку.

И так всегда в подземном нашем царстве. На Бауманке будут преобладать фуфыри с Басманных аптек, на Третьяковке — с Пятницкой аптеки, на Пресне будет главенствовать Кудринская… Это чудесная, по-хоббитски уютная географическая дефиниция — нечто совершенно утраченное в современной глобально-обезличенно-эффективной-нео-Москве.

Самая распространенная фуфыриная порода — Никольская аптека Феррейна. А тут во дела — просто Никольская аптека! Никак — фуфырь до 1862 года, когда Никольская аптека была куплена Феррейном и его имя стало отливаться на стекольной марке? Приятная редкость.

Торговая реклама на фаянсе — тема, заслуживающая особой истории.

Уже давно наша цопалка выжбонькивала волнующий душу сигнал «стекольный кругляк» в тайной глубине. И вот наконец показалось бутылочное тулово, заявляющее: «ХАМ!» Но мародер не обижается, а, наоборот, высунув язык, с растущим азартом теребонькает… Потому что знает: тут приютилась шикарная бутылетта от пива «Хамовническое», вся в орлах и вензелях — что твоя царская фрейлина на балу!

Любой археоухарь мечтает о подобной бутыли, но редки они на подземных пажитях.

Мародер не спешил. Он то и дело перекуривал. Нарочито неспешно почесывал зад. Он знал — ОНА НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ЦЕЛОЙ. И все же, с учащенным пульсом и безумной надеждой, он медленно очищал бутыль, подымаясь от зада к шейке… от зада к шейке… скола все не было… скола все не было…

— ПАДЛА-А-А! — разнесся по старинному двору ночной унылый рев.

Бутылка все-таки оказалась с отбитым горлом. Какой-то подгулявший разночинец в пьяном угаре, не заморачиваясь с дерганьем пробки, открыл хамовешку «об стену». Может быть, кокнул об угол вон той самой проездной арки во двор, к утреннему недовольству дворника, сгребшего осколки в нашу яму…

— Правильно Ленин устроил вам всем кузькину мать в 17-м году! — в сердцах орал на предков несправедливый мародер, грозя кулаком в уснувшие окна и сердито пихая какую ни есть поживу в защечный мешок…

Впрочем, соседняя пядь земли тут же предложила утешение в виде здоровенного фуфыриного зада. Внутри не было земли, и в космически чистом вакууме на стенке бутылочной «линзы» висели капли конденсата, испаренного воздухом конца XIX века… Неужели фортуна встала раком и этот будет лысым?! Переворачиваем и…

…примиряемся с действительностью! На обороте мощное литье, пузатый орел, рельеф которого запускает вовнутрь фуфыря блики, катающиеся как ртуть. Он холодный и тяжелый, вот именно что слиток серебра! Душа запела.

Пока лихой копарь превратился на время в «траншейного фотодрочера», его подельники не дремлют, дергая один за другим пистуястейшие фуфыри! Оп-па! Что это там такое подмигивает из тифозника?! Ба-а-а…

Это небольшой, в ладонь, но толстостенный и чистый как слеза (только капля маслица на дне) флакон от масла для швейных машин. Оная изображена во всех деталях и завитушках на фуфырином боку. Машинка, небось, строчила по ночам неподалеку, в соседнем флигеле. Много на ней сшили рукавиц для русской армии в Галиции, прежде чем целый флакон масла извели. Машинка, кстати, не «Зингер» — а «Поповка». Русский аналог иноземного чуда. Торговый дом Попова производил машинки, еще прозванные «белоручками» за то, что их приводная рукоять была из белого фарфора.

Че-то попер фуфыриный техноген промышленной эпохи. Флакончик какой-то жидкости от химиков Шемшуриных. Он же, мытый, справа… С непонятным значком, каковой еще только предстоит разгадать…

Наконец проклюнулся и крупняк. Шикарная бутылка «Искусственных минеральных вод». На ней свежий скольчик — бетонная стена Благоустройства шагнула вплотную. Будучи сырой и лишенной кислорода, бутылка извлекается окрашенной в будничный цвет. Но в считаные минуты она, буквально на глазах высыхая и принимая воздушную ванну, зацветает изумрудной патиной.

Редчайшая, никем прежде не виданная бутыль-красавица: прозрачная торпеда, вся обмотанная гирляндами надписей, адресами фирмы (пережившей все лихолетья да нашествия — и в эпоху благоденствия разровнянной лужковскими бульдозерами) и пятизначных телефонных номеров, которые так и тянет набрать, но почему-то жутко.

Тем временем ночь спускается на московские задворки. Но мародер видит и во тьме своими покрасневшими очами вурдалака. От зрелища толстых слоев тифозника, смешанного с фаянсом, стеклом и битыми глиняными корчагами, археозавр пускает с клыков ядовитую слюну и все энергичнее вгрызается в отвалы.

Находка окончательно меняет ночные приоритеты: азарт поисковика сменяется озабоченностью собственника, тревога за уже накопанный хабар перевешивает тягу непознанного. Хотя бытовки со спящими монтерами далеко, хотя милиция, если и тормознется рядом, то, скорее всего, дружелюбно выслушает пару краеведческих баек (истинная отдушина рабочей ночью, которая все остальное время по локоть в дебоширах, бомжах и мигрантах) и, пожелав удачи, уедет… Все равно пора уносить ноги, ведь во враждебной среде, чреватой множеством случайностей, археозавр готов тысячу раз наплевать на собственную шкуру, но не согласен рисковать даже самым лысеньким фуфыриком.

Под конец видим, что старинные трубы водопровода из превосходной глазурованной керамики тоже в царевых чекухах «Преемниковъ Ефимова и Ко».

И безвестной кокаинетке, и шикарной даме со второго этажа, и немытым футуристам, и всем прочим воображаемым персонажам, чьи привидения вились вокруг всю ночь, подавали эти трубы воду. Кстати, очень чистую — изнутри ни миллиметра налета.

Почти все эти трубы разбиты при строительных работах, оно и понятно, для государства это не ценность. Но археозавры по своей наивности видят и в данном мусоре что-то берущее за душу и, с трудом отыскав две целые трубы и прихватив их — на сдачу в дружественный музей, растворяются во тьме московских закоулков.

Большинство этих вещей найдет свое место в скромном народном краеведческом музее, будет отмыто, склеено, снабжено ярлычками… Но есть особый кайф в том, чтобы, ввалившись домой в 5 утра, выгрести на стол грязную помойку как она есть, во всем ее хаосе и безобразии, сфотографировать.

Так, это мы выпотрошили карманы…

Это вытряхнули из пакетов, волокшихся в руках…

Мелкий антиквариат, обильно пересыпающий Орластые Фуфыри — их историческое приданое, заслуживает отдельного рассказа. Чего стоят медяки в подкладках истлевших сюртуков и в подошвах стертых штиблет, платяные щетки, изношенные до кости, резные перламутровые перчаточные пуговички. Стекло от пенсне — перегородка между чьим-то внутренним миром, исчезнувшим без следа, и внешним, который постигла та же участь. Ни того, кто смотрел, ни того, что он видел. Только стекло осталось.

Ну а теперь развернули свою долю, драгоценный сверток из рюкзака. Орластые Фуфыри удивленно моргают на цивилизацию и медленно обсыхают.

Среди всевозможной русской бытовухи нежданно выныривает поллитровка из-под французского ликера «Амер Пикон». Он был изобретен в середине XIX века колониальной армией в Алжире, не располагавшей ничем, кроме спиртяги, хины и дрянных апельсиновых корок. Проклятое пойло, вроде бы спасавшее французских колонистов от малярии, к концу XIX века вошло в моду. В декадентских кабаках Парижа этот бурдяк глушили наряду со знаменитым абсентом. «Амер Пикон» бухал за границей и русский писатель Куприн, впоследствии описавший свои ощущения.

Редкая для России бутылка, никак ее подогнал мотавшийся за границу «меценат» для местной художественной богемы, шайки небритых каких-нибудь кубо-футуристых символистов, допоздна галдевших в мансарде старого дома…

Этот подземный ужас — чернильница в виде головы Великана из Руслана и Людмилы, а сам бронзовый Руслан служил держалкой для пера, которое надо было макать тудой через дыру в черепе… Такой вот, мама родная, письменный прибор трешовый был в начале XX века…

Битые. Их тоже следует брать — сколы не всегда вредят старинным вещам, в ином случае они, напротив, подчеркивают умозрительную ценность артефакта, делают звучание слов, сохранившихся на стекле, еще пронзительнее.

Так шо хаваем даже битыши — второго завоза в наш пластмассовый рай не предвидится!

Цветное стекло. Оно подчас таких глухих и насыщенных красок, что никак не сфотографируешь на просвет, только в смешанных лучах сквозного и отраженного света. Но какие-то фотоны все же проникают через самую непроглядную толщу, тогда на столе и стенах различимы призрачные цветные тени.

Натурально, парфюмчик Брокара и Ко! Причем ранний, не орластый. Отлитый на Релинском стеклозаводе еще до того, как знаменитый парфюмер получил звание поставщика двора и брокаровские фуфыри украсились шикарным двуглавым «петухом».

В них хорошо все — от четких деталей до неясных очертаний.

Редкий флакон А. Остроумова. Вышедший из простых аптечных провизоров, этот усач добился невероятных успехов, это был первый русский, чей парфюм пошел на европейский рынок и успешно бил раскрученные марки. Патриотически настроенные балерины Большого театра и актрисы Художественного пахли только Остроумовым. Удостоенный высоких наград и гильдийных званий, он до конца дней скромно и гордо именовал себя исключительно «провизором».

Флакон — маленький шедевр технологии, скульптурной пластики, шрифтового дизайна.

Фуфыри фуфырями, но ведь при них вековали и большие бутылки. Они по преимуществу лысые, но — моем осторожно! — на некоторых остатки полиграфии. «Казенное вино», медали, акцизы..

Ну, а в плохую погоду можно прогуляться по смеркающейся Москве с фуфырём в кармане и сфоткать его на фоне сохранившегося здания, возможно, покинутого этим флаконом век назад.

Знаменитая Никольская аптека Феррейна…

Новая Полянская аптека (на Серпуховской площади на стрелке между Большой Полянкой и Большой Ордынкой). Она в этом здании бессменно последние 200 лет, жаль, фото уже 20-х годов, древнее не удалось найти.

А от каких-то аптек не осталось не то что дома — даже трассировка включавшей его улицы изменилась вконец.

Кудринская аптека. На этом фото слева видно то здание, где она просуществовала до сноса в 50-х годах.

А потом, гуляя «в цивиле» мимо бывшего раскопа, мародер обнаружит, что и дом, в ночи овеянный призраками истории, днем превратился в банальный лужковский новодел. И траншея давно забетонирована, и двор этот уже не узнать…

Ничего не осталось, кроме горстки Орластых Фуфырей, каким-то чудом в последний момент избегших пяты забвения и вот смиренно лежащих себе в коробочке. Так что, сколь бы ничтожны и смехотворны они ни казались большой государственной науке, для скромного беспородного энтузиаста они… правильно подсказывает Фуфырь: ЛУЧШЕЕ!